Неточные совпадения
И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была
сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего
сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему казалось, что он не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней не может быть разорвана.
— Иди, иди, Стива! — крикнул Левин, чувствуя, как
сердце у него начинает
сильнее биться и как вдруг, как будто какая-то задвижка отодвинулась в его напряженном слухе, все звуки, потеряв меру расстояния, беспорядочно, но ярко стали поражать его.
— Нет, — перебил он и невольно, забывшись, что он этим ставит в неловкое положение свою собеседницу, остановился, так что и она должна была остановиться. — Никто больше и
сильнее меня не чувствует всей тяжести положения Анны. И это понятно, если вы делаете мне честь считать меня за человека, имеющего
сердце. Я причиной этого положения, и потому я чувствую его.
— Она вам знакома!.. — Мое
сердце точно билось
сильнее обыкновенного.
Да, и штабс-капитан: в
сердцах простых чувство красоты и величия природы
сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге.
— Разумеется, если хотите, оно и приятно; только все же потому, что
сердце бьется
сильнее. Посмотрите, — прибавил он, указывая на восток, — что за край!
Однако мне всегда было странно: я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и
сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь. Отчего это? — оттого ли что я никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это — магнетическое влияние
сильного организма? или мне просто не удавалось встретить женщину с упорным характером?
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Уж расходились хороводы;
Уж за рекой, дымясь, пылал
Огонь рыбачий. В поле чистом,
Луны при свете серебристом
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над светлою рекою.
Она глядит — и
сердце в ней
Забилось чаще и
сильней.
И в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее горит,
И об Онегине далеком
Ей
сердце громче говорит.
Она его не будет видеть;
Она должна в нем ненавидеть
Убийцу брата своего;
Поэт погиб… но уж его
Никто не помнит, уж другому
Его невеста отдалась.
Поэта память пронеслась,
Как дым по небу голубому,
О нем два
сердца, может быть,
Еще грустят… На что грустить?..
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и, махнув рукою, вышла из комнаты. У меня немного защемило в
сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было
сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца с матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно купить для дома? что сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?
Он шел, а биение
сердца становилось
сильнее,
сильнее при одной мысли, что увидит ее опять, и дрожали молодые колени.
Он стоял и ждал, долго ждал, и чем тише был месяц, тем
сильнее стукало его
сердце, даже больно становилось.
Настали минуты всеобщей, торжественной тишины природы, те минуты, когда
сильнее работает творческий ум, жарче кипят поэтические думы, когда в
сердце живее вспыхивает страсть или больнее ноет тоска, когда в жестокой душе невозмутимее и
сильнее зреет зерно преступной мысли, и когда… в Обломовке все почивают так крепко и покойно.
Притом их связывало детство и школа — две
сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль
сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого
сердца.
— Что там? — спросила Ольга с
сильным биением
сердца.
Зато поэты задели его за живое: он стал юношей, как все. И для него настал счастливый, никому не изменяющий, всем улыбающийся момент жизни, расцветания сил, надежд на бытие, желания блага, доблести, деятельности, эпоха
сильного биения
сердца, пульса, трепета, восторженных речей и сладких слез. Ум и
сердце просветлели: он стряхнул дремоту, душа запросила деятельности.
А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого момента пульс, а за ним
сердце начинает биться
сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка…
От слов, от звуков, от этого чистого,
сильного девического голоса билось
сердце, дрожали нервы, глаза искрились и заплывали слезами. В один и тот же момент хотелось умереть, не пробуждаться от звуков, и сейчас же опять
сердце жаждало жизни…
Звуки не те: не мычанье, не повторение трудных пассажей слышит он.
Сильная рука водила смычком, будто по нервам
сердца: звуки послушно плакали и хохотали, обдавали слушателя точно морской волной, бросали в пучину и вдруг выкидывали на высоту и несли в воздушное пространство.
Это как-то само собою в
сердце делается, безо всякого предварительного расчета; но такая любовь,
сильная к слабому, бывает иногда несравненно
сильнее и мучительнее, чем любовь равных характеров, потому что невольно берешь на себя ответственность за своего слабого друга.
У меня
сердце сжалось до боли, когда я услышал такие слова. Эта наивно унизительная просьба была тем жалчее, тем
сильнее пронзала
сердце, что была так обнаженна и невозможна. Да, конечно, он просил милостыню! Ну мог ли он думать, что она согласится? Меж тем он унижался до пробы: он попробовал попросить! Эту последнюю степень упадка духа было невыносимо видеть. Все черты лица ее как бы вдруг исказились от боли; но прежде чем она успела сказать слово, он вдруг опомнился.
Да и тройка летела, «пожирая пространство», и по мере приближения к цели опять-таки мысль о ней, о ней одной, все
сильнее и
сильнее захватывала ему дух и отгоняла все остальные страшные призраки от его
сердца.
Хотя обдорский монашек после сего разговора воротился в указанную ему келейку, у одного из братий, даже в довольно
сильном недоумении, но
сердце его несомненно все же лежало больше к отцу Ферапонту, чем к отцу Зосиме.
И вообще все это последнее время какой-то глубокий, пламенный внутренний восторг все
сильнее и
сильнее разгорался в его
сердце.
— Не только говорил, но это, может быть, всего
сильнее убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша, чувствуя всем
сердцем своим, как надежда вливается в его
сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его брата. — Но разве вы… про эти деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
Это все равно, как если, когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах, как я его люблю», так ведь тут уж ни тревоги, ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, так вот то же самое, только в тысячу раз
сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется; и как это спокойно чувствуешь, а не то, что
сердце стучит, нет, это уж тревога была бы, этого не чувствуешь, а только оно как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится легче, вот это так, это самое верное: дышать очень легко.
Если бы тут был кто посторонний, он, каким бы чувствительным
сердцем ни был одарен, не мог бы не засмеяться над торжественностью всей этой процедуры и в особенности над обрядными церемонностями этого ее финала. Смешно, это правда. Но как бы хорошо было для наших нерв, если бы, при сообщении нам
сильных известий, умели соблюдать хоть десятую долю той выдержки подготовления, как Рахметов.
Помнится, я шел домой, ни о чем не размышляя, но с странной тяжестью на
сердце, как вдруг меня поразил
сильный, знакомый, но в Германии редкий запах.
О нет, Мизгирь, не страхом
Полна душа моя. Какая прелесть
В речах твоих! Какая смелость взора!
Высокого чела отважный вид
И гордая осанка привлекают,
Манят к тебе. У
сильного — опоры,
У храброго — защиты ищет
сердцеСтыдливое и робкое. С любовью
Снегурочки трепещущая грудь
К твоей груди прижмется.
Во всем этом является один вопрос, не совсем понятный. Каким образом то
сильное симпатическое влияние, которое Огарев имел на все окружающее, которое увлекало посторонних в высшие сферы, в общие интересы, скользнуло по
сердцу этой женщины, не оставив на нем никакого благотворного следа? А между тем он любил ее страстно и положил больше силы и души, чтоб ее спасти, чем на все остальное; и она сама сначала любила его, в этом нет сомнения.
Благородные чувства и нежное
сердце в нем были
сильнее ума и характера.
Опасность поднимала еще более наши раздраженные нервы, заставляла
сильнее биться
сердца и с большей горячностью любить друг друга. Нас было пятеро сначала, тут мы встретились с Пассеком.
У них и у нас запало с ранних лет одно
сильное, безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы — за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как
сердце билось одно.
Ему чудилось, что будто кто-то
сильный влез в него и ходил внутри его и бил молотами по
сердцу, по жилам… так страшно отдался в нем этот смех!
На
сердце у нее столпилось столько разных чувств, одно другого досаднее, одно другого печальнее, что лицо ее выражало одно только
сильное смущение; слезы дрожали на глазах.
Сердце у меня сжималось, в груди все стояло ощущение заливающей теплоты, в душе болело сознание разлуки, такое
сильное, точно я опять расстался с живым и близким мне человеком.
Ночь идет, и с нею льется в грудь нечто
сильное, освежающее, как добрая ласка матери, тишина мягко гладит
сердце теплой мохнатой рукою, и стирается в памяти всё, что нужно забыть, — вся едкая, мелкая пыль дня.
Иногда меня трогает за
сердце эта слепая, всё примиряющая доброта, а иногда очень хочется, чтобы бабушка сказала какое-то
сильное слово, что-то крикнула.
— Да, да! Странные мысли приходят мне в голову… Случайность это или нет, что кровь у нас красная. Видишь ли… когда в голове твоей рождается мысль, когда ты видишь свои сны, от которых, проснувшись, дрожишь и плачешь, когда человек весь вспыхивает от страсти, — это значит, что кровь бьет из
сердца сильнее и приливает алыми ручьями к мозгу. Ну и она у нас красная…
Она слушала, низко наклонясь над работой. Ее глаза заискрились, щеки загорелись румянцем,
сердце стучало… Потом блеск глаз потух, губы сжались, а
сердце застучало еще
сильнее, и на побледневшем лице появилось выражение испуга.
Теперь молодая женщина играла ее с сознательным расчетом на другую победу: она желала
сильнее привлечь к себе маленькое
сердце своего сына, увлеченного хохлацкою дудкой.
Он сжал ее маленькую руку в своей. Ему казалось странным, что ее тихое ответное пожатие так непохоже на прежние: слабое движение ее маленьких пальцев отражалось теперь в глубине его
сердца. Вообще, кроме прежней Эвелины, друга его детства, теперь он чувствовал в ней еще какую-то другую, новую девушку. Сам он показался себе могучим и
сильным, а она представилась плачущей и слабой. Тогда, под влиянием глубокой нежности, он привлек ее одною рукой, а другою стал гладить ее шелковистые волосы.
О! дар небес благословенный,
Источник всех великих дел;
О вольность, вольность, дар бесценный!
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
Исполни
сердце твоим жаром,
В нем
сильных мышц твоих ударом
Во свет рабства тьму претвори,
Да Брут и Телль еще проснутся,
Седяй во власти, да смятутся
От гласа твоего цари.
Трудитеся телом; страсти ваши не столь
сильное будут иметь волнение; трудитеся
сердцем, упражняяся в мягкосердии, чувствительности, соболезновании, щедроте, отпущении, и страсти ваши направятся ко благому концу.
— Был, — едва мог выговорить князь от
сильного биения
сердца.
Час спустя, уже в четвертом часу, князь сошел в парк. Он пробовал было заснуть дома, но не мог, от
сильного биения
сердца. Дома, впрочем, всё было устроено и по возможности успокоено; больной заснул, и прибывший доктор объявил, что никакой нет особенной опасности. Лебедев, Коля, Бурдовский улеглись в комнате больного, чтобы чередоваться в дежурстве; опасаться, стало быть, было нечего.
Он проснулся в девятом часу, с головною болью, с беспорядком в мыслях, с странными впечатлениями. Ему ужасно почему-то захотелось видеть Рогожина; видеть и много говорить с ним, — о чем именно, он и сам не знал; потом он уже совсем решился было пойти зачем-то к Ипполиту. Что-то смутное было в его
сердце, до того, что приключения, случившиеся с ним в это утро, произвели на него хотя и чрезвычайно
сильное, но все-таки какое-то неполное впечатление. Одно из этих приключений состояло в визите Лебедева.
— Эти слова между нами не должны казаться
сильными и увеличенными — мы не на них основали нашу связь, потому ясмело их пишу, зная, что никакая земная причина не нарушит ее; истинно благодарен вам за утешительные строки, которые я от вас имел, и душевно жалею, что не удалось мне после приговора обнять вас и верных друзей моих, которых прошу вас обнять; называть их не нужно — вы их знаете; надеюсь, что расстояние 7 тысяч верст не разлучит
сердец наших.
Мне был тяжел 40-й год; я тогда не на шутку страдал — почти с ума сходил — от
сильного биения
сердца.
Положим, Юстину Помаде сдается, что он в такую ночь вот беспричинно хорошо себя чувствует, а еще кому-нибудь кажется, что там вон по проталинкам сидят этакие гномики, обязанные веселить его
сердце; а я думаю, что мне хорошо потому, что этот здоровый воздух
сильнее гонит мою кровь, и все мы все-таки чувствуем эту прелесть.